Однако сейчас он пребывал в более подобающем душевном состоянии и, подходя к маленькой деревенской церкви, куда на службу стекалась малочисленная паства под неблагозвучный перезвон треснутого колокола, испытывал острое нетерпение. И сразу, как только вошел, поймал на себе мимолетный взгляд Кэти, которая узнала его и быстро потупилась, чем он остался очень доволен. Служба началась с гимна, спетого весьма неуверенно, затем последовала проповедь Фодерингея, длинная и скучная, истинный плод титанических усилий, и все это время он не упускал возможности наблюдать за Кэти, хотя и украдкой. Она сидела очень прямо в окружении деревенской ребятни, и его поразило, как умело она справляется со своими непоседливыми подопечными и с каким терпением выслушивает нудную речь. Ее профиль напомнил ему своей чистотой линий итальянских примитивистов… возможно, Уччелло, хотя нет-нет… милое выражение предполагало полотно гораздо более позднего периода — «Юная учительница» Шардена, наконец решил он, довольный, что попал в самую точку, однако нестройный хор, запевший громче, заставил его поморщиться.
Награда последовала позже, когда он поджидал девушку снаружи церковных дверей. Она вышла вместе с миссис Фодерингей. Жена священника была маленькая, крепко сбитая женщина, прямолинейная и простая, на широком честном лице с морщинками в уголках глаз, сохранивших свою голубизну, выделялись румяные скулы — лицо как на портрете Реберна, инстинктивно подумал Мори. Она была при полном параде: в древней черной шляпке с перьями и темно-сером костюме, хорошо послужившем ей на своем веку, но теперь слишком тесном. Мори был ей представлен, а вскоре к их беседе присоединился Фодерингей. Мори поспешил поздравить священника с удачной проповедью.
— Весьма нравоучительно, — сказал он. — Слушая вас, сэр, я вспомнил духовное влияние, которое на меня оказала одна служба в церкви Святого Томаса в Нью-Йорке.
Подспудное сравнение со службой в огромном городе заставило Фодерингея раскраснеться от удовольствия.
— Как это любезно с вашей стороны посетить нашу деревенскую службу. Паства здесь небольшая, а наш несчастный старый колокол не так часто привлекает людей из внешнего мира.
— Я заметил, — неодобрительно вздернул брови Мори, — что звон не отличается чистотой.
— И громкостью, — подхватил священник, подняв взгляд на церковную башню с внезапным раздражением. — В прошлом году колокол упал из-за прогнившей балки. Чтобы его отлить заново, нужно почти восемьдесят фунтов. И где же бедному приходу найти такую сумму?
— По крайней мере, с вашим голосом все в порядке, — дипломатично заметил Мори. — Я нахожу вас весьма красноречивым. А теперь, — продолжил он приятным тоном, — я возьму на себя смелость пригласить вас троих на воскресный обед. В гостинице уже все приготовлено. Надеюсь, вы свободны и не откажетесь.
Наступила короткая удивленная пауза: к подобным приглашениям здесь не привыкли. Но Фодерингей моментально просветлел.
— Вы очень добры, сэр. Должен признаться, когда я спускаюсь с кафедры, меня всегда мучает зверский голод. — Он бросил на жену чуть ли не шутливый взгляд. — Что скажешь, дорогая? Жаркое пригодится нам и завтра, зато сегодня тебе не придется мыть посуду.
С самого начала она открыто рассматривала незнакомца, явившегося неизвестно откуда, причем при таких драматических обстоятельствах. Эту женщину можно было убедить, но отнюдь не уговорить. Но видимо, ее первое впечатление было благоприятным, а перспектива избавления от черной работы, навязанной скудостью мужниного жалованья, устранила последние сомнения. Она сухо улыбнулась Мори.
— С большим удовольствием. Если Мэтью зарабатывает аппетит за кафедрой, то я теряю свой у кухонной плиты.
Кэти выглядела довольной — не столько, возможно, перспективой посетить «Прибрежную», сколько его радушным обхождением с ее старыми друзьями. Мори усадил всех в машину: священника и Кэти — позади, миссис Фодерингей — рядом с собой, впереди, и они поехали. Он сразу понял, что нужно завоевать чету Фодерингеев и, если понадобится, умиротворить, но все вроде бы шло как надо.
В гостинице их встретила мисс Кармайкл. Так как сезон фактически подошел к концу — осталось всего несколько приезжих, — половина ресторана была закрыта, и хозяйка предоставила им столик у камина в уютном утреннем зале, чтобы никто не мешал. Еда, незатейливая и без претензий, была превосходного качества: шотландская мясная похлебка с перловкой и овощами, седло барашка с печеным картофелем и фасолью, домашние пирожные, пропитанные хересом и украшенные взбитыми сливками, затем местный данлопский сыр и горячие овсяные лепешки. Мори надеялся, что священник с супругой оценят угощение, и не ошибся, особенно в отношении миссис Фодерингей, которая честно и прямо выражала свое одобрение всему, что было на столе. Чем больше он общался с этой простой и откровенной женщиной, тем больше она ему нравилась. Но особенно его порадовало то, что сытная трапеза, столь не похожая на скудный паек, который, по его убеждению, ожидал Кэти дома, постепенно окрашивала ее щеки ярким румянцем, делая глаза ярче, а улыбку теплее. Слава богу, подумал он, она не бесплотный дух, и настоял, чтобы она взяла себе второе пирожное, позаботившись, таким образом, о плоти. С присущей ему гибкостью и способностью свободно общаться в любом обществе он оказался превосходным хозяином — любезный и скорее серьезный, чем веселый, он очаровал их всех. Осторожно направляя разговор, он вскользь упомянул о своем бизнесе в Америке, раннем отходе от дел и возвращении в Европу, наконец описал дом, который устроил для себя над озером Шванзее; а так как Кэти слушала с неподдельным интересом, то постарался и с чувством поведал об озере, деревне и окружающих красотах.