Древо Иуды - Страница 20

— И еще одно, папа, — с ангельским видом взмолилась Мэри. — Можно Дэйви остаться здесь на ночь? Пожалуйста. Я так давно его не видела.

— Ладно… но только на одну ночь. Завтра ему придется уехать, искать работу. — В голову маленького пекаря закралась какая-то мысль, и он сурово добавил: — А если ты рассчитываешь на прогулку сегодня вечером, то Уилли пойдет с вами.

Мэри заметалась между кухней и гостиной, выстроив перед Мори тарелочки с отборным угощением, но после всего пережитого в этот волшебный день кусок не лез ему в горло, аппетита почти не было. Когда он поужинал, она надела шляпку и пальто. Каждое ее движение казалось ему особым и значительным, дорогим, неповторимым, восхитительно женственным. Они вышли рука об руку и побрели в темноте вдоль городской стены, а Уилли крутился где-то рядом. Мальчик, взволнованный тем, как повернулись события, болтал не останавливаясь и забрасывал Мори всевозможными вопросами, а у того не хватало духу сказать, чтобы он не мешал им. Зато Мэри, терзаемая тем же желанием, оказалась сообразительнее.

— Уилли, дорогой, — мило произнесла она, когда они достигли конца дорожки, — я только что вспомнила, что забыла купить для тетушки на завтра мятных лепешек. Держи трехпенсовик. Сбегай в лавку Макеллара и купи лепешек на два пенса, а себе — шоколадный батончик. Вот молодец. А мы с Дэйви посидим здесь, пока ты не вернешься.

Когда Уилли умчался прочь, они скрылись в пустой беседке. Забившись в угол, куда не доставал ветер, они прижались друг к другу, и стук их сердец заглушал шум прибоя. На берег накатывали волны, по небу пролетала падающая звезда, но они этого не замечали. У Мэри были сухие и теплые губы, а невинность ее поцелуя, пусть даже пылкого и страстного, никогда прежде так его не трогала.

— Дэйви, дорогой, — прошептала она, прижимаясь щекой к его щеке. — Я так счастлива, что готова умереть. Во мне столько любви, что сердце вот-вот разорвется.

Глава VI

Несколько дней спустя состоялась церемония выпуска. Как только Мори сдал взятые напрокат шапочку и мантию, тут же начал искать подходящую работу. В лечебнице ему с ходу предложили два места на выбор. Но здесь платили жалкие гроши, к тому же он давным-давно мудро решил, что не пойдет изнурительной дорогой науки, дожидаясь продвижения. Были и другие вакансии, в основном от сельских врачей, которым требовался помощник, но такую перспективу он отмел сразу, хорошо понимая, что деревенские эскулапы не станут искать среди выпускников, сдавших с отличием, — им требовались молодые здоровяки, которые едят что угодно, не обременены женой и готовы в любое время дня и ночи выезжать на роды. Нет, такое место для него не годилось, он также ни за что не согласился бы ни на какую временную должность, как то: замещающий врач, работа в благотворительном медпункте, разовый контракт с одной из мореходных компаний, — все было отвергнуто. Ради себя и Мэри он должен был найти место получше. Он внимательно просматривал колонки «Ланцета» и «Медицинского журнала», засиживался в читальном зале общественной библиотеки Карнеги, не пропуская ни одного объявления в местных газетах. Не находил ничего подходящего, и это его сильно тревожило. Но однажды он наткнулся на неброскую рамку в колонке «Требуется» в газете «Уинтон геральд».

...

«Больнице Гленберн, Кранстоун, требуется врач на постоянную работу. Жалованье — пятьсот фунтов в год, предоставляется коттедж без мебели. Место освобождается с первого января. Обращаться к секретарю Уинтонширского совета при Департаменте здравоохранения».

Мори с шумом выдохнул. Как раз то, что нужно, — правда, приступить к работе сразу не удастся, но это, по сравнению с другими преимуществами, незначительная мелочь. Он знал эту больницу, частенько ею любовался, выезжая за город на выходные. Расположенная в живописной холмистой местности, куда, набравшись терпения, можно было добраться из Уинтона трамваем, она среди местных была известна как «лихорадочная», так как одно время специализировалась исключительно на инфекционных заболеваниях. Теперь, однако, здесь в основном лечили туберкулезных детишек. Больничка маленькая, разумеется, всего четыре изолированных корпуса — примерно на шестьдесят коек — с центральным административным зданием, лабораторией, общежитием медсестер и аккуратной сторожкой с красной черепичной крышей при входе. Лучше и не придумать: приличное жалованье, служебный дом (они наверняка предпочтут женатого), лаборатория, в которой он сможет проводить исследования. Не место, а конфетка, твердил он про себя. Конечно, он знал, что конкуренция ожидается жестокая, не на жизнь, а на смерть, и поэтому, поднимаясь со скамьи читального зала, он выглядел так, словно собирался вступить в бой.

Тотчас развернутая им кампания могла бы по своей изобретательности, тонкости и виртуозной ловкости достойно стать классическим примером того, как добиваются хорошего места. От своих университетских профессоров он заручился характеристиками и рекомендательными письмами, от Драммонда — персональным представлением уинтонширскому чиновнику здравоохранения, а через отца Брайса, который был главой городской управы, получил полный список членов совета. Перво-наперво он пришел к чиновнику здравоохранения, который оказался уклончивым, но вполне приятным в общении, затем навестил секретаря: тот, как друг старшего Брайса, определенно проявил сердечность. После чего Мори начал осторожно, по вечерам, обходить по очереди всех членов совета, являясь к ним домой. Здесь он порядком преуспел, в нескольких случаях сии достойнейшие граждане даже представили его своим благодушным, раздобревшим женам, в которых его дозированная скромность пробудила ростки материнского сочувствия. Наконец он напросился в попутчики к водителю фургона доставки и оказался недалеко от больницы, а там уже познакомился с уходящим в отставку врачом, который собирался открыть частную практику, обменялся рукопожатиями со старшей сестрой и после довольно трудного начала полностью завоевал симпатии грозы всей больницы — маленькой и толстой сестры-хозяйки. Она даже пригласила его выпить чаю. Трудности студенческих дней, романтическое знакомство с Мэри, успехи в учебе — все к этому времени сложилось у Мори в благочестивый и гладкотекущий рассказ. Сидя в своей уютной маленькой гостиной перед чашками с чаем — первоклассным чаем с вкуснейшим домашним бисквитом, как отметил Мори, — сестра-хозяйка слушала его с растущим сочувствием.